До сих пор не удалось установить, что происходило с возвращенным именем — Виктором Козьмичем Прутковым — между 1937 и 1946 годами. К сожалению, публикуемое стихотворение проливает на это свет лишь отчасти, так как содержит много темных мест, в особенности во второй строфе, написанной в обстановке эмоционального смятения, возможно, переоценки ценностей. Мы постарались облегчить путь читателя к поэтическому замыслу примечаниями.
Читать далее «Далеко от Москвы»
(1900—1988)
Родился поэт в дворянской чиновничьей семье, о чем уже можно говорить с гордостью. Однако в неоднозначные годы его молодости на «бывших» смотрели косо, и будущий поэт лишь в конце двадцатых годов устроился на работу в краевую контору «Утильсырье».
Вот что записал сам автор в «Дневнике писателя»:
«Многих сегодня называют попутчиками, некоторых — сочувствующими, но я назову себя Сослуживцем. Чины у меня неважные, а предки-чиновники принадлежали к классу эксплуататоров человека человеком. Но каждый день я прохожу в свою контору через склад утиля, где даже сломанные колесики и ржавые винтики могут послужить великому делу переплавки и перековки человеческого материала. Уверен, что долгие годы безупречной службы смоют с меня два класса гимназии и перевод в третий класс с подарком за прилежание».
Читать далее «Возвращенное имя: ПРУТКОВ»
В наши руки попал подлинный раритет — это портрет Виктора Козьмича Пруткова, выполненный другом поэта, художником-экспрессионистом Н. А. Водко-Врубелевым. Примерный период написания — 1966–1972 годы.
— Как издатель «Нового Пруткова» хочу заметить, что портрет создавался в кабинете директора краевой конторы «Главвторсырье» Д. Д. Орлова-Могильника, — сообщил профессор риторики Георгий Хазагеров. — Запечатлен тот момент, когда Виктор Прутков полностью осознал себя частью новой жизни. Об этом ясно говорит и выражение его лица на портрете. Именно тогда он написал свое самое целомудренное и самое проникновенное стихотворение «Об этом». Все, кто видел эту картину, отмечают очевидное сходство портретируемого с писателем Алексеем Толстым в изображении художника Петра Кончаловского. Сходство глубокое, но есть и различие. Я охарактеризовал бы его так: «Вместо мудрости — опытность, пресное, неутоляющее питье». А можно сказать — «вместо наглости», но питье то же.
Читать далее «Я не таков! И я — Прутков!»
Вот уже полвека, как мы ничего не знаем о творчестве Виктора Козьмича Пруткова периода «тихой лирики». Движение тихих лириков зародилось во времена так называемой «оттепели», когда неоднозначные события недалекого прошлого получили неоднозначную оценку в тогдашнем настоящем.
Борьба тихих лириков развернулась на два фронта. На одном им противостояли литературные генералы, авторы широких эпических полотен, на которых не нашлось достаточно места для изображения судьбы обычного человека с его радостями, а зачастую даже и горестями. На другом фронте окопалась та часть физиков, которая настолько очерствела в своих лабораториях, что, по словам Виктора Козьмича, готова была променять на синхрофазотрон «теплую заступницу мира холодного» — Партию. Задача тихих лириков состояла в том, чтобы вернуть этих физиков к жизни, объяснив им, что даже и в космосе находится ветка сирени.
Читать далее «Тихая лирика»
Всем, кто знаком с творчеством Виктора Козьмича Пруткова, выдающегося правнука прадеда, хорошо известно глубокое целомудрие Сослуживца, как он называл себя сам.
Но когда перелистываешь страницы рукописного сборника «Сладострастье насекомых» — большой амбарной книги, аккуратно заполненной ясным почерком поэта, невольно задумываешься над тем, насколько скоропалительным было обвинение советской поэзии в «бесполости», поддержанное иными борзописцами, постоянно смакующими фразу «В Советском Союзе секса нет». Сборник поэта поражает разнообразием подхода к изображению любви и страсти.
Читать далее «Эротическая лирика целомудренного поэта»
Подобно своим младшим современникам, Виктор Козьмич Прутков увлекся восточной темой. Еще перед выходом на пенсию сотрудники с удивлением замечали, что в его речи стали встречаться такие слова, как «карма» и «наваждение майи». В эти годы и начинается его кропотливая работа над переводом с восточных языков. Что касается языков дальневосточных, то подстрочники для поэта составлял его старинный знакомый — китаец Ходя, работавший долгое время в должности районного сборщика утиля и искусно изготовлявший из старой бумаги шарики-бомбелы, которыми он и торговал в дни народных гуляний.
Читать далее «Восточный диван»
«Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» Слова эти в полной мере относятся к «Азбуке», сочиненной поэтом в середине двадцатого столетия в подражание своему прославленному предку — Козьме Пруткову. Дело в том, что среди многочисленных источников этого произведения, ставшего в один ряд с сочинениями Сергея Михалкова и других классиков детской литературы, филологи с недоумением обнаруживают непристойную «Азбуку» небезызвестного И. С. Баркова — поэта светской черни XVIII века.
Читать далее «Азбука для детей»