Окуджава и аристократическая линия русской литературы

Научно-культурологический журнал RELGA, 2004.

Игра в девятнадцатый век, в дворян, в белых офицеров была одной из примет советской культуры шестидесятых и отчасти семидесятых годов. Должно быть, в этом увлечении сказалось всеобщее среднее образование: после десятилетки легче вообразить себя юнкером, чем Василием Ивановичем. Впрочем, отождествление себя с адъютантами его превосходительства не было глубоким и порождало эстрадный образ гусар, что-то вроде цыган самого девятнадцатого века. Если заменить «чавелла!» на «господа офицеры!», кудри — на погоны, а лошадей с гитарами оставить, мы получим разношерстную, буйную, благор-рродную, но пьяную компанию, вступившую в схватку с нашим выспренним революционным прошлым, имевшим впалые щеки, островерхие буденновские шлемы и ружья с трехгранными штыками. Все это тонко и со вкусом было обыграно в клоунаде Юлия Кима, но существовало и в других формах, часто уже без всякого вкуса. Да иначе и быть не могло, ибо речь идет о массовом явлении. Массовая эстетизация дореволюционного прошлого облегчила восприятие (но не понимание!) творчества Булата Окуджавы, имевшего гораздо более серьезную связь с дворянской культурой русского девятнадцатого века.

Читать далее «Окуджава и аристократическая линия русской литературы»

Дьяволиада и Хоббитания

Воланд и свита

Воланд и его свита

Булгаковский мастер написал роман не об Иисусе Христе, а о Понтии Пилате. Сам же Булгаков, вопреки названию, написал роман не о мастере и не о Маргарите, не о тех, кто принял страдание в смутное сталинское время, не о мучениках и не о праведниках. Он написал роман о зле. О зле, безраздельное торжество которого способно было поразить и менее впечатлительную душу и заставить задуматься и менее глубокий ум. Мы до тех пор будем, как зачарованные, твердить об обаянии зла в «Мастере и Маргарите» и, спохватываясь, осуждать за это автора, пока не уясним со всей определенностью главной темы романа и не поймем до конца того, что до сих пор лишь смутно маячит в отдалении.

Читать далее «Дьяволиада и Хоббитания»

Бендер и бизнес

Остап Бендер

Процесс над Остапом Бендером

1. Речь обвинительная

Господа присяжные заседатели, сегодня перед судом Бизнеса предстанет человек, долгое время считавшийся деловым и послуживший, увы, пагубным примером для многих представителей постсоветского делового мира. Этот человек — Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер. В вину ему вменяется то, что, разыгрывая из себя теневого предпринимателя, скованного советскими порядками, он в действительности является плотью от плоти этих порядков, является типичным советским человеком. Он обвиняется по трем статьям.

Читать далее «Бендер и бизнес»

Владимир Высоцкий в контексте Древней Руси и Советской России

Шестидесятник?

В представлении многих Владимир Высоцкий — типичный шестидесятник, защищавший личность от давления государственной идеологии, и в этом смысле один из тех, кто сокрушал государственный классицизм. Мнение это держится вопреки тому, что Высоцкий — явление общенациональное, а шестидесятничество — интеллигентское течение. С моей же точки зрения, Владимир Высоцкий отнюдь не романтик-шестидесятник, сокрушавший классицизм, но, напротив, единственный представитель и, может быть, первый провозвестник нового классицизма, классицизма, ориентированного национально, направленного на защиту национальных ценностей и опирающегося на традиции древнерусской литературы.

Читать далее «Владимир Высоцкий в контексте Древней Руси и Советской России»

Бесы в судьбе барабанщика

В тридцатые годы были написаны две книги. Одну написал очень белый писатель, другую — очень красный. Одна книга взрослая, другая — детская. Обе прочла вся страна. В обеих действуют бесы. В одной — непосредственно в виде сатаны и его свиты, в другой сатана называется шпионом, а вместо свиты — бандит. Но в той, другой книге, которую не принято сопоставлять с первой, бесы проделывают очень похожие вещи. И вещи эти заслуживают нашего внимания.

Читать далее «Бесы в судьбе барабанщика»

Карнавал и рефлексия

Средневековый карнавал.

Русский язык. 2016. № 7-8. С. 8-9.

Великий Бахтин не любил риторику. Он видел в ней монолог, авторитарную речь, подавляющую собеседника своим авторитетом. Сегодня мы понимаем, что такая интерпретация была порождена советским контекстом, где пропаганда вела свой нескончаемый монолог, надо признаться, довольно далекий от красот риторики. Спасение Бахтин видел в карнавализации, понимаемой им широко. Карнавальное начало – это начало пародийное, когда в шутку все переворачивается вверх дном: король наряжается нищим, нищий изображает короля, шутки не останавливаются перед сексуальными табу и сама смерть высмеивается. Такое пародирование устоявшегося мира, по мнению Бахтина, вело к обновлению.

Читать далее «Карнавал и рефлексия»

Драма Ликбеза

Русский язык. Май 2016. № 6-7. С. 8–10.

Воспитывая «мужа, искусного в речах», классическая риторика одновременно воспитывала и гражданина. Искусность, технология сочеталась в ней с заботой о языке и речи как общем благе. Впоследствии человечество не один раз сталкивалось с подходами, родившимися в результате распада риторики на технологию, которая учит нас быть «эффективными спикерами», а там хоть трава не расти, и регламент, который учит нас выполнять общественные предписания в области языка и речи — учит норме. За примерами ходить далеко не надо.

Читать далее «Драма Ликбеза»