Из книги «Четыре взгляда на троп»
К двадцатому веку окончательно установился взгляд на тропы, который можно назвать школьным, потому что он повсеместно был усвоен школой и отражен в бумажных и электронных словарях. В основе этого взгляда лежат представления о полисемии, что со временем открыло дорогу вначале семиотическим идеям, а затем и когнитивной лингвистике. Первым через представление о мотивированных знаках, второй — через понятия фрейма.
В то же время углубленные представления о полисемии обнаружили существенные различия с исконным пониманием тропа, несмотря на частичное сохранение античной терминологии.
Акцент на полисемии стал «школьным» и в другом отношении. Это отношение можно назвать дрейфом от коммуникативной практики к словарю и школьному учебнику. Лексическая полисемия — явление словарное, а не дискурсивное. Она хорошо вписывается в школьный курикулюм, но для понимания коммуникации, протекающей в социуме, она требует каких-то дополнительных построений. И, хотя в современных вузовских учебниках заметен поворот от литературно-художественных примеров к текстам СМИ, коммуникативная практика все еще имеет статус дидактического материала при словарной дефиниции, а не исследуемого объекта, когда естественна корректировка самой теории под влиянием материала.
Учение о тропе как слове или выражении, употребленном в переносном значении, имеет свои подводные камни. Не всегда жизнь тропа совершается в слове или словосочетании. Иногда она разворачивается в целых пассажах, причем в ряде случаев внутри этих пассажей бывает не так-то просто обнаружить семантический перенос. За такими тропами встает немой призрак древнего понимания тропа, сближающего его с манерой речи. Главным образом это относится к тропам проблемной группы. Но и в этой главе, где нам придется рассмотреть триаду «метонимия — металепсис — синекдоха» мы столкнемся с этой проблемой, хотя и стоящей не так остро, как, скажем, в отношении иронии или гиперболы.
Как бы то ни было, но школьный подход представил достаточно внятную классификацию тропов, которая дала возможность закрыть или почти закрыть их списки. Тропы стали полноценной частью лингвистической терминосистемы, и как истинные термины приобрели арбитражную функцию. Сегодня трудно назвать метафору метонимией, потому что оба термина имеют дефиницию, а дефиниция кодифицирована, так что на нее можно ссылаться в случае разногласий.
Коллекционерам тропов, чтобы договориться, надо было носить с собой всю коллекцию, уподобляясь лапутянам. Теоретикам достаточно кивнуть на дефиницию. Конечно, в конкретном случае метафоры и метонимия могут быть неразличимы, что в свое время было названо «обратимостью тропов»1. Кроме того, семиотические спекуляции, о которых речь пойдет ниже, позволяют получать один троп из другого, скажем метафору из двойной синекдохи. Но все же мы не отсылаем сегодняшнего школьника к непроходимым коллекциям древних, а уверенно показываем ему, что за нами стоит неумолимая логика современной науки. Узкие места, впрочем, остались.
Но представление о полисемии оказалось продуктивным не только потому, что оно закрывает школьные проблемы и дает замкнутый список тропов. Выяснилось, что потоки полисемии пронизывают язык и можно прочерчивать семантические маршруты, по которым идет развитие языка, обогащение его семантики.
Приведу в пример одну остроумную теорию. В девяностые годы С. А. Мегентесов в своей докторской диссертации, а затем в монографии высказал оригинальную идею, высоко оцененную академиком Ю. С. Степановым2. Автор выяснил, что для метафорического описания какой-либо предметной области бывает удобно использовать метафоры из области далекой, периферийной и даже экзотической.
В самом деле, почему мы называем компьютерными пиратами людей, которые, как и мы сами, о реальных пиратах знают немного. Мы отлично понимаем, что такое «сибарит», хотя в отличие от Геродота, от которого пришло к нам это слово, мы ничего о жителях Сибар не знаем и представляем их себе плохо. Никто из нас также не видел вандала. Почему же такие метафоры работают и даже образуют продуктивный тип?
Мегентесов объясняет это так. Представление о тех реалиях, что находится на периферии нашей жизни, достаточно простое и плоское, а потому и удобное в качестве знака. Обратимся к феномену басни. Волки, львы и орлы не входят в круг нашей повседневности, но они превосходно иллюстрируют для нас качества людей, которых мы, конечно, знаем лучше, чем басенных животных. Но именно басенные животные являются удобными знаками человеческих пороков и добродетелей. Косвенным подтверждением этой теории являются средневековые и современные иллюстрации к басням. Они неизменно носят отпечаток условности, во-первых, из-за неизбежного антропоморфизма, во-вторых из-за того, что в басенном поле встречаются животные, не всегда обитающие рядом друг с другом в живой природе.
Примеры с баснями наводят нас на мысль об узуальности и конвенциональности семантических переносов. Метафора «хитрец — лиса» представляет собой накатанный путь мысли для людей европейской культуры. Но метафоры «красавица — лиса» или «влюбленный — заяц» знакомы жителю Китая и Индокитая, но не русскому или англичанину. Тайская поговорка о влюбленном «Маленький заяц ожидает луну» вряд ли пришлась бы по вкусу влюбленному рыцарю.
Такие транснациональные экскурсы открывают путь к распространенным, приятным, но не всегда ответственным спекуляциям о национальных картинах мира, захлестнувших лингвистику конца двадцатого века. Но и помимо «картин» момент языковой конвенции в тропе помогает понять его суть, его связь с «общим местом» и ставит вопрос, который мы будем рассматривать в конце книги — вопрос о социальной валидности тропа.
Язык оказывается прочерчен как бы транспортными линиями, по которым движется семантический перенос. Любимые примеры когнитивистов полны такими узуальными связями. Так, когда Дж. Лакофф пишет, что о любви англичанин мыслит в терминах дороги, а о споре — в терминах борьбы, это как раз тот случай. Сама способность переключаться с одного фрейма на другой зависит от «накатанности» того или иного пути.
Итак, перефразируя Булгакова, заключим: «Полисемия, как и было сказано».
Как мы помним, в древних трактах тропам давались весьма туманные определения. По крайней мере были тропы с темными определениями. Не всегда существовала и связь между тропом и многозначностью слова. По крайней мере были и в большом количестве «тропы», где такой связи не было. Всех выручал яркий идущий от жизни и первичный по отношению к дефиниции пример. Сегодня преобладает другая стратегия иллюстрирования. Есть надежное определение, а дальше из дидактических соображений подбирается какой-нибудь пример либо из художественной словесности, либо из публицистики.
Эти определения мы и будем сейчас анализировать.
1Кожевникова Н.А. Об обратимости тропов //Лингвистика и поэтика. М., 1979
2Мегентесов С.А. Семантический перенос в когнитивно-функциональной парадигме. Краснодар, 1993.