Классификация vs каталог

Из книги «Четыре взгляда на троп»

Античный подход к тропу можно назвать каталогизирующим. Это коллекция разных способов «выразиться необычно» и не более того. В свое время Ц. Тодоров писал, что каждый новый ритор выдумывает свою классификацию фигур1 . К этому можно добавить только то, что древний ритор просто выкладывал тропы на прилавок в том порядке, в каком хотел. Обвинить его в этом все равно, что обвинить коллекционера в коллекционировании. В этом была его «классификация». И это видно даже у педагога Квинтилиана, у которого описание фигур во второй главе девятой книги заканчивается неожиданным признанием, что, возможно, есть и другие фигуры2 .

Сходным образом построен и единственный дошедший до нас трактат по архитектуре — «Десять книг об архитектуре» Витрувия.

«Существуют основные типы, определяющие общий вид храмов, — писал Витрувий. — Это, во-первых, храм в антах, называемый по-гречески ναοϛ εν παραστασιν, затем простиль, амфипростиль, периптер, псевдодиптпер, диптер и гиптер»3.

И далее на следующей странице: «Существует пять видов храмов, называющихся так: пикностиль — с тесно стоящими колоннами; систиль — где колонны стоят несколько шире; диастиль — с еще более широкими колонным и промежутками; ареастиль — с расставленными реже чем следует колоннами; евстиль — с правильным распределением расстояний».

Все это очень напоминает риторические трактаты его современников. Но откуда берется эта типология? Ответ ясен: из жизни, из строительного опыта. Она не есть результат работы с дифференциальными признаками, хотя временами эти признаки и можно вычленить (расстояния между колоннами, хотя «правильное распределение плохо соотносится с другими типами). Признаки не образуют замкнутого пространства классификации. Это просто перечень феноменов. Кладка бывает такой и другой. Но с открытием новых материалов, может быть изобретено что-то еще. Самые ордера архитектуры не образуют логической таблицы. Неслучайно введение железобетона просто разрушило систему ордеров.

Автор античного трактата дает имена существующим прецедентам, можно также сказать, существенным прецедентам. Оттуда же Марк Квинтилиан берет фигуры, а Трифон — тропы. Что-то уже было выделено в других трактах, названо и снабжено примерами, что-то вводится впервые. Материал группируется и перегруппировывается.

Сегодня после работ Эвелины Рош, получивших известность и среди тех, кто изучает тропы4 , мы знаем о классификациях и классификаторах больше, чем вчера. Сегодня благодаря математику Л. Заде мы имеем представление о размытых множествах, когда такие, например, лингвистические переменные, как рост или возраст, не дают дискретного ответа: где кончается средний рост, а где начинается высокий? В 34 года человек молод или нет? В риторике такие категории хорошо ложатся на различные виды амплификаций (расширений речи). Сегодня нам также известно о так называемом базовом уровне категоризации, которым пользуются, например, дети и в котором нет строгого движения от общих категорий к частным. В этом смысле важный вид метафоры — просопопея — (олицетворение) «по-детски» рассматривается наряду с самой метафорой, а металепсис наряду с метнимией. Логика классификатора действительно «детская»: «Вот мои игрушки и мишка».

Вот как пишет сама Э. Рош: «Ни модель формирования понятий в терминах заучивания “правильной” комбинации дискретных атрибутов, ни модель процесса абстракции в терминах абстрагирования центральной тенденции… некоторого произвольного сочетания признаков не являются адекватными объяснениями природы и развития естественных категорий… Предлагается… следующая альтернатива: существуют… формы, которые перцептивно более заметны, чем все другие стимулы в данной области… эти наиболее заметные формы являются “хорошими формами” гештальтпсихологии»5.

Среди лингвистов преобладает другая точка зрения: «Список, даже очень короткий, запомнить сложно, поскольку память человека системна; информация в ней хранится только в виде упорядоченных (родовидовых, тематических и др.) систем»6.

С точки зрения когнитивной науки это не так: легко запомнить список из ярких образов. Так, существует классический пример того, что в состав множества в математическом смысле слова могут входить любые элементы, — Карл Великий, луна и ножницы. Я, как и, наверное, все остальные, знакомые с этим примером, поневоле запомнил его, хотя это, скорее всего, не предполагалось. С длинным списком дело, возможно, обстоит сложнее, но тут все упирается в цель. Если цель дидактическая, то какая-то систематизация, даже не самая совершенная, наверное, необходима. Но спрашивается, зачем нам запоминать длинный список коммерческого каталога, если сегодня мы выбираем один товар, завтра другой?

Все, что пишет Рош, очень похоже на то, как устроены древние классификации тропов и может быть применено к ним с некоторой оговоркой или, скорее, дополнением культурологического характера.

Дополнение состоит вот в чем. У работ Рош, можно заметить антиаристотелевский пафос. Она говорит, например, что у нас нет в голове «Аристотелевых таблиц», мы обходимся в жизни без иерархически построенных классификаций. Античные же каталоги не только строились с благословения самого Аристотеля, но и прекрасно вписывались в греческое мышление с его любовью к иерархии с перебором различных возможностей. Такой способ мышления отражен даже в специальной фигуре эпаноде (регрессии), которую Квинтилиан называет любимой фигурой греков7. Эпанод состоит в том, что в начале анонсируются некоторые темы, а затем каждая описывается отдельно. Например: «Сегодня я буду говорить о трех типах фигур: фигурах прибавления, фигурах убавления, фигурах перестановки. Фигуры прибавления — это повторы, убавления — это пропуски, перестановки — это инверсии».

Любовь к эпаноду свидетельствует о желании идти от рода к виду и от целого к части. И такой ход мысли мы замечаем у греков повсюду, не говоря о существовании специального топоса «Род и вид». Мы замечаем всюду этот ход мысли, но тотального характера в трактатах он при этом не приобретает. Почему?

Мы видим, что греки привыкли наводить порядок именно Аристотелевым способом, но не доводят его до конца. При этом они явно не поборники теории прототипов Э. Рош. Ни под одной из фраз процитированного фрагмента они бы не подписались. Но фактически их списки строятся во многом именно так, как описано в этом фрагменте. Почему?

Для решения этой загадки и уточнения нашей позиции, примиряющей стремление к каталогизации и детализации с отсутствием строгой классификации, рассмотрим аналогию между трактатами о тропах и модным журналом типа «Бурды». Это поможет нам понять логику списка Трифона и других списков.

Разве моды в журналах классифицированы научно? Разве элементы одежды имеют строгие дефиниции? Разве нам необходимо точно определять, что такое «растительный принт»? Но каталог работает: мода в считанные дни облетает земной шар. Давайте для сравнения рассмотрим современные научные классификации фигур. Многие из них не выходят за пределы аудитории или конференц-зала. Они не имеют и доли того авторитета, который имеют модные каталоги наших дней и которые имели риторические каталоги античности. В этом есть своя, неприятная для нас, справедливость: мы занимаемся систематикой тропов, а не их популяризацией и получаем те награды и те поношения, которые получают систематики. Слава, даже дурная, не входит в их число.

Суть журналов мод можно выразить словами: «Теперь принято одеваться так-то. Если не хочешь выпасть из общих трендов, прими это к сведению». А риторический трактат сообщает: «Достойные мужи используют эти приемы. Если хочешь быть, как они, послушай, как говорят «достойные мужи, искусные в речах».

При этом всегда присутствует пример (парадигма) — вещь чрезвычайно важная. В каталогах мод роль парадигмы играют модели, демонстрирующие вещь. У Витрувия это примеры знаменитых зданий — Парфенон, Эрехтейон и т. п. В риторических каталогах примеры — это удачные выражения, которые кочуют из одного трактата в другой, например, хиазм «Мы не живем, чтобы есть, а едим, чтобы жить», повторялся много раз. За это античным авторам тоже принято пенять.

Зачем нужна модель? Если мы научно определили какой-то вид платья, наденьте его хоть на вешалку. Но античные авторы не полагались на точное определение тропов и остро нуждались в запоминающемся примере. И действительно определения тропов и фигур, как уже отмечалось, часто не дают о явлении должного представления. Можно целый час рассматривать определение металепсиса и не понять, что он такое. И речь не о нас, простых смертных, а о филологах-классиках, которые в этом сознавались.

Я назвал особенность греческого каталога культурологической, а не, скажем, просто психологической или, тем паче, логической, ссылаясь, скажем, на концепт «донаучная классификация», потому что каталогический способ задания речевой нормы или речевого идеала корреспондирует с античной демократией, а вот научная классификация  с ее строгим регламентом, справочниками, словарями, редакторами и санкциями соответствует иерархически устроенному национальному государству двадцатого века8 . Родина же этих нормотворческих начинаний — французский абсолютизм, бастион их — Академия. До Людовика XIV отношение к фигурам и тропам оставалось собственно риторическим.  

Новый взгляд на вещи достаточно молод. При этом, однако, он уже не соответствует современной коммуникативной и социальной ситуации. Достаточно вспомнить о кризисе нормативного мышления в двадцать первом веке. Теория нормы, разработанная Пражским лингвистическим кружком, с ее представлением о «гибкой стабильности»9, казалось, была готова ответить на любые вызовы эволюции языка. Но вызовы пришли со стороны устройства коммуникативного пространства10. Вследствие изменений в функционировании языка произошло изменение в самом отношении к норме, и такие предложения, как эластичность нормы или ее рекомендательный характер не спасают положения сегодня.

Есть какая-то горькая ирония в том, когда современный автор, не умея отстоять норму в грамматике, старается навести порядок в риторике, когда он, классифицируя тропы и фигуры, старается «закрыть вопрос». По тому, как изменялся список Трифона, доживший до славянского трактата «О образех», т.е. проживший больше тысячи лет, видно, как менялись приоритеты в иерархии тропов11, но классификации от этого не становились стройнее. Более того, даже тенденция к упорядочению материала не просматривается. Вопрос «не закрывался». Правда, если посмотреть, как мы, современные авторы, хищно критикуем классификации друг друга, увидеть поступательное движение логической стройности не так легко, как ожидалось. Во всяком случае мы поступим мудро, если не будем отбрасывать термины из-за того, что они не вписываются в классификации, в результате чего из всего античного наследия останется полтора десятка терминов12

Каталог — важная составляющая античного мышления и визитная карточка риторики. Об этом писал академик Сергей Аверинцев13 . Античное мышление постоянно стремится к дистинкциям, различиям объектов и старается исчерпать списки. Из этого потом и вырастает научная классификация, и в конце концов вырастает желание «закрыть вопрос», поставить логическую точку. Но это не означает, что сами авторы каталогов умели и хотели «закрыть вопрос». Открытые списки говорят сами за себя.

Но — и это важно понять — исчерпание списков опирается на яркий прецедент, а не на абстрактное пространство возможностей, почему мы и вспомнили теорию прототипов Эвелины Рош.

Там, где можно исчерпать все возможные случаи, их перебирают, а где нельзя — дают коллекцию — щит Ахиллеса, стремящийся охватить всю жизнь и охватывающий ее с точностью до существенных в данном обществе прецедентов и предпочтений. Если вы коллекционируете бутылки, вы постараетесь собрать бутылки всех цветов, форм и размеров. Но у вас не будет лежать в основе строгое определение бутылки и исчисление всех возможностей. Это вам просто ненужно. Скажем, известный объект топологии, носящий название «бутылка Клейна», явно не заинтересует коллекционера.

В статье «Риторика как обобщение действительности» Сергей Аверинцев приводит отрывок экфразиса Либания, описывающего битву 14:

«…У этого рука отторгается, у того же око исторгается; сей простерт, пораженный в пах, одному же некто разверз чрево… Некто, умертвив кого-то снимал с павшего доспехи, и некто, заметив его за этим делом, сразив, поверг на труп; а самого этого — еще новый. Один умер, убив многих, а другой — немногих…»  

Это действительно типичный каталог с типичными дистинкциями, что и подчеркивает Аверинцев, но это не теоретическое описание пространства казусов сражения. Это не таблица Менделеева, которая может предсказать новые элементы. Щит Ахиллеса и таблица Менделеева — разные вещи.


1 Todorov, Tzvetan. (1967). Tropes et figures. To honour of R. Jacobson, Volume 3. The Hague-Paris, 2004 —2023. P. 2015. Вообще обвинение риторов в избыточном сочинении терминов стало общим местом даже у тех филологов, которые зарабатывают себе на хлеб, распутывая терминологические клубки.

2 Quintilian… IX, 2, 106.

3 Витрувий Десять книг о архитектуре /Пер. Ф.А. Петровского. Изд-во всесоюзной академии архитектуры. М., 1936. С. 67.

4 Лакофф Д. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят нам о мышлении. М., Языки славянской культуры.2004.

5 Rosch, Eleanor Natural Categories // Cognitive Psychology 1973. Р. 113—114.

6 Москвин В.П. Выразительные средства современной русской речи. Тропы и фигуры. Терминологический словарь. М., «Феникс», 2007. С. 15.

7 Quintilian IX, 5, 35-36

8 Хазагеров Г.Г. Классика и классицизм в риторике и архитектуре. Две стратегии упорядочения пространства общения. URL: http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?level1=main&level2=articles&textid=3841

9 Матезиус В. О необходимой стабильности литературного языка // В. Матезиус Избранные труды по языкознанию М., УРСС,2003. С.194-209.

10 Crystal, David Language and the Internet Cambridge University Press. 2012.

11 Хазагеров Г.Г. «О образъхъ»: Иоанн, Хировоск, Трифон (к диахрони тропов и фигур речи в греко-славянской традиции //Известия Академии наук, серия языка и литературы, т.53, № 1, 1994, С. 63-71.

12 Береговская Э. М.Система синтаксических фигур: к проблеме градации // Вопросы языкознания. 2003. № 3. С. 79-91. С. 79.

13 Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции, М., 1996.

14 Аверинцев С.С. Риторика как обобщение действительности //в кн.: Риторика и истоки европейской литературной традиции, М., 1996. С. 158.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *